Гиллан сидит на скамейке у памятника Пушкину и курит. К нему подсаживается Борис.
– Здорово, чувак, слушай, а ты Гиллан?
– Че надо?
– Я Боря. Я от Кости Олда…
– А, от Кости, здорово, да, я Гиллан.
– Слушай, мне Костя сказал, у тебя можно узнать, как заработать…
– Можно, да. Мне как раз сейчас человек нужен, к утюгу бегать.
– Я готов, только объясни, чего делать. Не могу уже, родаки достали, устраивайся, говорят, на работу, деньги домой неси… А я не хочу за 75 рублей на завод идти… Короче. Кто такой утюг?
– Мне нравится твой энтузиазм. Смотри, пацан, не работать у нас в Союзе нельзя. 209 статья Уголовного кодекса – тунеядство. Стуканут на тебя соседи по коммуналке, что ты дома сидишь, пьнствуешь, хулиганишь, баб водишь – и загремишь как миленький, устроят на принудительную работу, а будешь выпендриваться – вообще посадят. Слышал, вон, в шестидесятые, поэт Бродский из Ленинграда, его в ссылку на Север выслали по этой статье! Так что лучше сделай вид перед родителями, что ты примерный сыночек, и устройся в какой-нибудь институт лаборантом, будешь ходить туда один день в неделю, а спросят, откуда бабки – скажешь, халтуру нашел.
– А будут бабки-то?
– Вот смотри, если мы сейчас по улице спустимся, там внизу гостиница «Интурист». И там в фойе сидят очень модно одетые чуваки. К какому ни подойдешь – сразу по-английски говорить начинает. Это и есть «утюги», которые пристают к иностранцам.
– И чего говорят?
– Ну типа Hello mister, maybe you need rare Russian souvenirs? Coins? Matryoshka? Понятное дело, многие иностранцы – командировочные, у них каждый день расписан, их везде возят на машине, и за ними пасет КГБ. Нет возможности даже сходить в магазин, купить домой подарков, к тому же советские деньги им выдают под расписку, а валютой расплачиваться нельзя. Этим и пользуются утюги – предлагают поменяться: он ему матрешку, или николаевский рубль, или браслет старинный – а американец отдаст свою кожаную куртку. Он такую дома сразу же в municipal store купит, а утюг здесь эту куртку продаст за целое состояние – фирма же! И вообще берут все – фотоаппараты, магнитофоны, ботинки, часы, зонты, конечно, жвачку и сигареты… Некоторые иностранцы уже даже специально везут вещи сюда – где еще ботинки обменяешь на реликвии рода Романовых?
– Романовых?!
– Да, конечно! Верь им больше! Кидают эти фарцовщики своих иностранцев на каждом шагу. Беспринципные люди… Ну и вот так они работают – в гостиницах, на вокзалах, аэропортах…
– Прямо на глазах у милиции?
– Ну, милиции отстегивают серьезную взятку, потому что это же нелегальное предпринимательство… Правда, если уже по-крупному играешь, если, не дай бог, валюту перепродаешь, лучше скрываться – за спекуляцию валютой у нас, сам знаешь, расстрел. Поэтому сами утюги не торгуют. Вот для этого ты и нужен – встречаться с ними, забирать товар и приносить его ко мне, а я уже распределяю по покупателям, это людей знать надо…
– Слушай, а почему тебя Гиллан зовут?
– Иэна Гиллана люблю очень. У меня, кстати, дома оригинальный пласт есть Jesus Christ Superstar, мне друг достал, он проводником на поезде Москва-Берлин работает. Тоже, кстати, бизнес порядочный... Ты, Боря, заходи, послушаем, выпьем, дела обсудим… Ну, будь здоров, расходимся, а то вон патруль у волосатых документы проверять начал.
Вечер субботы, Александр и Елена в своей комнате в коммунальной квартире, собираются в гости.
– Саааш. Ну Сааааш. Ну почему мы должны идти в гости к твоему начальнику на день рождения? Ты же и так видишь его каждый день на службе…
– Лена, вот ты взрослая женщина, а не понимаешь ничего. В нашей стране все зависит от личных связей! Без них – никуда! Если я не буду правильно строить отношения с начальством, моей карьере конец! У меня отдел рабочий план не выполнил за прошлый квартал. Миронова, начальника соседнего отдела, вчера из партии исключили за невыполнение плана! И понизили – теперь его бывший заместитель ему распоряжения отдает! А все почему? Потому, что Миронов на прошлый день рождения Петрова не пришел и бутылки ему не поставил… Ты запонки мои не видела?
– Вон они, на комоде. Саш, но ты каждый день ходишь на работу без опозданий вот уже 10 лет! Ты же еще при Хрущеве туда устроился, помнишь? И каждый день, как в армии: в 9 утра на работе; обед с 12:30 до 13:30; в шесть домой! И отпуск три недели в году всего. Это вот такие у вас привилегии в Минэнергетики?
– Тебе бы только жаловаться, а в Сочи позапрошлым летом по путевке со скидкой 30% ездила как миленькая! Ты вообще знаешь, сколько ради этого мне приходилось сверхурочно оставаться?
– Да знаю, знаю, всю плешь проел уже. Сама прошлую неделю до девяти каждый день засиживалась. Ты куда опять на нижнюю полку мои туфли поставил, я же тебя просила! Они там пылятся!
– Зачем засиживалась-то?
– Ну как зачем, я же три больничных подряд брала! Надо теперь показать, что работаю «с усердием и рвением», как наша начальница говорит, иначе на партсобрании будут, как в прошлый раз, прорабатывать! Я этого не перенесу.
– Ну всё, идем, где ключи?
– Опять забыл? Вот они. А я тебе еще кое-что напомню. Раз уж мы премся к твоему Петрову, ты давай, намекни ему, что у нас жилищные условия плохие. Я в коммуналке устала жить. Оба служим в министерствах, делим две комнаты с какими-то рабочими. Чего смотришь? Давай, пора добиваться, чтоб тебя в очереди на квартиру повыше подняли. Три года ждем уже.
Жаркий летний день, Виктор и Андрей сидят в мастерской Виктора и пьют портвейн.
– Андрей, ты портвейн принес, а закуски ты купил?
– Купил, вот, колбаса…
– Боже мой! Да кто ж портвейн колбасой-то закусывает! Ох, интеллигенция! А еще художником хочешь стать! Ладно, наливай! Ты в секцию вступил?
– В какую? Молодежную при Союзе художников СССР? Вступил, у нас многие пошли, работать-то надо… Только ты мне вот, как опытный человек, скажи, ну какой от нее толк, а?
– Ну как какой – чем раньше выставляться начнёшь, тем лучше! Это же зачем все – чтобы выставки делать. У нас как художник измеряется – по тому, сколько у него выставок! Надо 2-3 в год делать любыми способами! Залов-то полно…
– Это как я столько картин написать-то успею? На 2-3 выставки в год?
– Чувак, ну ты вообще не шаришь. Это же не персональные выставки будут, а сборные из таких же, как ты, студентов. Вон, на улице афиша висит: выставка работ студентов академии живописи… 15-16 работ в год напишешь, на каждую выставку даешь по 2-3 работы, и нормально…
– Виктор, у тебя с математикой плохо. По три работы на три выставки это девять, а остальные куда?
– А у тебя с головой, братец, плохо. Ты же не надеешься все работы выставить? Их же выставком (выставочный комитет – ред.) принять должен! Половину примет, половину скажет, не берем, идеологически неверно! Это же люди из Союза художников! А это значит – партия! Идеология! Так что, если ты, брат, не Рембрандт, подбирай себе какое-нибудь идеологически верное направление… Вот я, смотри, еще в твоем возрасте решил, что буду писать Ленина с крестьянами. Мне кажется, это самое удачное решение в моей жизни было. Ты бы знал, сколько сельских домов культуры мне заказывали эту картину. Я уже всех научился делать: и фирменный ленинский прищур, и мудрого деда-крестьянина, и молодую пышную крестьянку с формами… Берут до сих пор!
– Я смотрю, портвейн подействовал уже. И что, так всю жизнь одного Ленина с крестьянами и писать?
– А что делать? На работу же мы ходить не хотим, мы хотим быть свободными художниками! Надо, значит, как-то крутиться. Скажи спасибо, что в партию не приходится вступать! А так, в молодежную секцию, потом года через четыре, как институт закончишь – во взрослую, там тебя прикрепят к какому-нибудь художественному комбинату, и будешь с заказами все время… В кассу ходишь, деньги получаешь, и...
– Кстати, а откуда это деньги?
– Это же Союз художников СССР! Государственная организация! Сами дома культуры ничего не платят, они только заказы направляют, а Союз передает нам. Деньги все бюджетные. А на что, по-твоему, мы все ездим в творческие командировки, дома отдыха?
– Ну, это ты ездишь… У тебя и мастерская…
– Да, старик, надо правильно себя поставить! И мастерскую вот выделили, четыре года уже здесь, 25 квадратных метров, с видом на Садовое кольцо… Балдеж! А что касается творчества… (подходит к мольберту, закрытому покрывалом, срывает покрывало)
– Вот это да… Вот это пейзаж...
– Ага. Вот так я, скажем, для себя бы сделал. Это мне один тип заказал, номенклатурщик. Я для дачи этого чмыря еще два полотна пишу.... Платит наличными. Эх, заживем!